IV. Торчелло. Заболоченная лагуна
Голоса резных камней и мозаик:
Хищные львы внизу у дерев,
где в ветвях угнездились орлы, ястреба,
слышат, как прорастает света посев,
сокрушая личинки-гроба,
и павлины — те, что с наверший колонн
воду пьют из фонтанных чаш, —
тоже слышат крепчающий мерный тон,
чьим вскипанием не спугнёшь
райских птиц. То внутри эллипсоида из
лазури и белизны
в воскресения час смотрит в адское, вниз
Он — источник ветра и всякой волны,
из вселенской мандорлы, чья кровь в огонь
превращается, падая в ад.
Свет достиг апогея. Исчезла тень.
Ангелы в гнутые трубы трубят.
*
В лазоревом облачении,
в ярком золоте солнечных ветров,
пронизающих мир,
Матерь держит в руках младенца.
Рядом — двенадцать свидетелей,
попирающих травы
расцветшей
тёплой лагуны.
Ветер солнца слепит им глаза,
оплавляет одежды,
заливает уши
всё возрастающим гулом,
колебанием жара,
который везде и нигде.
*
Гавриил с Михаилом в одежде царей
подымают каждый в одной руке
по копью, а в другой по сфере хрустальных морей.
Ниже них — на материке
веры сонмы сонмов — тоже каждый с копьём —
на земле, не на топких, в траве, островах,
что в лагуне морской нанесло песком.
Ещё ниже — познавшие страх
звери извергают из смрадных чрев
воскресающие тела,
и пучина вод отдаёт страшный сев,
что когда-то сама пожрала.
Даже хищникам гор и змеям пучин
внятен мерный, ультразвуковой
пронизающий до самых глубин
ветров солнечных трубный вой.
И сворачивает ненужных орбит
свиток ангел, пока другой
гарпуном кипящих в смоле разит.
Алый отблеск плывёт над смолой.
И от вышних до раскалённого дна
изменяется мира строй,
и фигура Судящего всем видна,
что стоит над землёй и водой.
